Южный Урал, № 1 - Константин Мурзиди

— Погоди вот вернётся Степан-ко, он за это ей косы расчешет: — грозились они.

— Ну и бабочка! Решительная бабочка! — гоготал тот же Дубонов, который дал Варварке коня для поездки в Верхнеуральск.

Но Варварка не обращала внимания на косые взгляды казачек, не замечала колкостей. Она бережно отхаживала учителя и выходила его.

В один из жарких дней мы с Митяшкой примчались к школе и ахнули от изумления. В тени ветвистого осокоря, в кресле сидел Кирик Леонидович и с улыбкой смотрел на солнышко. На траве, у его ног сидела счастливая Варварушка и не сводила глаз с больного.

— Кирик Леонидович! Кирик Леонидович! — позвали мы. Учитель повернулся, увидел нас и приветливо замахал рукой. До чего ж костлявой стала она! На его лице мелькнула бледная улыбка.

— Здоровы, молодцы! Здорово, дружба! — слабым голосом встретил он нас.

Однако, былого озорства ни в его взгляде, ни в его словах не было: что-то надломилось в нём. Глаза его теперь смотрели серьёзно, словно переоценивали мир.

Только Варварка, не замечая ничего, радовалась всему. Её речь по-прежнему стала бойкой, оживлённой, в глазах загорелись весёлые искорки. И хотя она сильно похудела и осунулась, но к ней возвращалась прежняя радость…

Прошёл месяц. В Ильин день прогремела гроза и шумные потоки пробежали по станичной улице, смывая сор, грязь и унося их в Яик. Мы с Митяшкой, засучив шаровары, шлёпали босыми ногами по лужам, на поверхности которых прыгали пузыри. Ребята звонко кричали на всю станицу:

Дождик, дождик, перестань,Мы поедем на Иордань!..

Шёл спорый дождик и одновременно светило солнце, а на востоке, в стороне, где очистилось небо и темнела гора Атач, из края в край неба сверкала радуга. Легко и хорошо дышалось.

Из Варварушкина куреня только что ушёл Кирик Леонидович и казачка, примостившись под навесом крылечка, любовалась отходившей грозой.

Прошумел дождь, только что обсохла земля и на станичную улицу вкатилась двуколка. Она бесшумно и быстро промчалась через всю станицу и остановилась у куреня Варварки. Бабушка выбежала за ворота.

— Ой, никак Степанко прибыл! — всплеснула она руками и убралась в избу.

На самом деле приехал казак Степанко. Завидя его, Варварка вскрикнула, схватилась за сердце. Она медленно поднялась со ступеньки и, безвольно опустив руки, пошла навстречу мужу.

— Что не ждала! — крикнул он злым голосом: — Прослышал о твоих заботах!

— Степанушко, на людях можно и не говорить об том! — тихо и покорно сказала казачка.

— Это отчего же? — выкрикнул Степанко, видимо изрядно подвыпивший. Он вихлялся, явно измываясь и наслаждаясь смущением жены. Кругом двора, из-за плетней уставились сотни глаз, с любопытством разглядывая, что будет дальше.

Вместо приветствия, пьяный Степанко сорвал с головы жены платок и вцепился в волосы. Он с ожесточением стал избивать Варварку. Странно, казачка охнула, но не отбивалась. Из-за плетня грубый и злой голос казака выкрикнул:

— Поучи, поучи её, Степанко!

— Гулящая! — кричали у ворот сбежавшиеся казачки.

Варварушка вырвалась от пьяного мужа и убежала в избу. Степанко не пошёл за ней в свой курень. Пошатываясь, он вышел на улицу и отправился к Потапу Дубонову. Там он до беспамятства напился и ночевал на базу, на голой земле, не добредя до своей избёнки…

Бабушка не вышла из горницы и, прислушиваясь к стонам Варварушки, крестилась и охала. Дед крутил головой и в раздумьи повторял:

— Н-да, вот как вашу сестру! Н-да!..

— Бабушка! — не утерпел я: — Да как-же он смел её так?

— Смел! Он же законный супруг, — печально отозвалась старуха. — От него никуда не уйдёшь! На краю света сыщут и доставят!

В курене соседки было темно и молчаливо. Даже Митяшка и тот забился куда-то и не подавал признаков жизни. Никто не знает, что в эту ночь передумала Варварушка. Я много раз ночью просыпался в тревоге и вглядывался в оконце. Наступили безлунные ночи и на улице стояла густая непроницаемая тьма. Где-то тявкнула собака и сейчас же смолкла. Мне стало невыносимо душно и от спёртого тяжёлого воздуха в избе, и от мыслей, обуревавших меня.

«Что теперь будет с Варварушкой? — думал я. — Неужели она покорится Степанке? Неужели не уйдёт навсегда к Кирику Леонидовичу?».

Утром чуть свет я выбежал на двор и услышал тихие голоса соседей. На скамье перед избушкой сидели Степанко и Варварка и мирно разговаривали. На голове казачки белел низко опущенный на лоб платок. Под глазами её расплылись страшные синяки от вчерашних побоев. Варварушка сидела притихшая, прислушиваясь к тому, что говорил ей муж.

Сегодня Степанко был неузнаваем. Вчерашнее ухарство и злобивость с него, как ветром сдуло. Он смиренно склонил голову и упрашивал жену:

— Не уходи, Варварушка, не уходи! Всё забуду, прощу, только не уходи!

Она жалостливо посмотрела на мужа и отрицательно повела головой.

— Нет, Степанко, — решительно сказала она: — Не жить нам с тобой! Ну, какая жизнь, коли не люб ты мне!

— Я зарежу его! — вспыхнул Степанко.

На мгновенье Варварка оживилась этой вспышке, потом поникла и сказала спокойно:

— Для чего это, Степанко! Этим не поможешь, не вернуть тебе моего сердца!

Степанко то корился, то повышал голос, но под взглядом жены быстро смирел. Так они долго сидели на дворике, перед своим домиком, то мирно беседуя, то пререкаясь…

Прошло два дня и вдруг Варварка исчезла со двора. Не было её целый день, не пришла она и к ночи в свой курень Не нашли её и в школе. Кто говорил, что видели её у Яика, где она сидела склонившись над омутом и смотрела на бегущую воду.

Кто говорил, видели её в степи шагающей в город. Пьяный Степанко вернулся домой, прошёл в комнату, где стояла кровать, — здесь всё было пусто и нетронутой стояла постель. В углу боязливо жался Митяшка.

— Где Варварка? Куда ушла? — спросил у мальчугана казак.

Впервые Митяшка заплакал.

— Ой, дядечко, страшно мне! — прошептал он сквозь слёзы. — Боюсь, кабы беды не вышло!

— Замолчи, дурень! — прикрикнул на него казак.

Шатаясь, Степанко вышел на двор, кричал, звал жену, грозил, заливался пьяными слезами. Однако, на его зов никто не отозвался.

Варварушка с той поры исчезла навсегда, как исчезает степное марево в знойный полдень. Появилось и растаяло…

Митяшка с прикушенной губой мрачно расхаживал по станице. В доме священника окна были распахнуты настежь и, как в прошлый раз, под одним из них сидел Кирик Леонидович и перебирал струны гитары. Тут же вертелась Любочка, угощая гостя чаем с вишнёвым вареньем. Сегодня Митяшка не подошёл к окну. С глазами полными слёз он молча прошёл мимо дома. И минуя его, он с большой горечью обронил:

— Нет нашей Варварушки!

9. НЕЗАДАЧЛИВЫЙ КЛАДОИСКАТЕЛЬ

Однажды я зачем-то полез за божницу и там обнаружил какую-то затёртую тетрадь. В ней малограмотным почерком были записаны странные сведения, которые сильно меня заинтересовали. Запись называлась довольно таинственно:

«Роспись кладам, которые таятся в марах и ярах кругом по степи, что под Магнитной, где на примете сказываются нечистые места».

Эта тетрадь несомненно принадлежала деду. Я с жаром набросился на неё. В ней оповещались совершенно чудесные вещи. Я был потрясён беззаботностью деда. Ведь он мог бы мгновенно разбогатеть и купить пару коней! По всей вероятности, он забыл про эту тетрадь. В рукописи значилось:

1. Закопаны суть золотые червонцы в Магнитной, там, где ранее был попов двор, под колодою и под старинным осокорем, в казачьем казане. Схоронил казак пришедший с войны Туретчины да помер.

2. На верхнеяицкой дороге, под горой Извоз, подле самой дороги, от рощи три шага закопаны казан и горшок с деньгами.

3. На десять верстов пониже Магнитной потопла лодка Пугачёва, ныне затерта илом и песком. А в той лодке неисчислимая казна: полно серебра и золота, а поверх всего горит, как жар, икона. Заклята та поклажа на 300 лет, а отзывное слово неведомо.

4. В Кизильской у мара, что справа у дороги, зарыто 12 нош серебра в большом чугуне, покрытом железным листом. Добро принадлежало пугачёвскому атаману «Белой Бороде». Клад тот дастся в руки только казаку.

5. За Яиком, возле красного умёта[10] казак, возвращаясь в 1812 году с французской войны, заболел, а близ того места есть сосна, а на той сосне казак вырезал саблю и пику и под тою же сосною выкопал неглубокую яму и положил там в сакве походной большое количество денег, червонцами. Не доехав до дома, он помер, сознавшись священнику…

Я долго и упорно разбирал каракули и руки мои тряслись от возбуждения.

«Эко, сколь добра тут описано! Можно и поживиться!»

Но вот беда, чем дальше я читал «Роспись кладам», тем дело становилось труднее. Каждый клад был заклят и надо было знать отповедь заклятию.